birdwatcher

На выходных поехал с женой в пионерлагерь в Мичиганских лесах, причем она там все организовывала, а я только спал и читал. Никого не видел, ни с кем ничем не занимался, никуда не ходил, не существовало не то что интернета, а даже сотовой телефонии.

В результате прочел от начала до конца всего Последнего Самурая (сказочно прекрасная вещь; упоминается женщина, которая, как и я, всю жизнь непрерывно смотрит по очереди Семь Самураев и Гения Дзюдо; эти фильмы, в числе всего прочего происходящего по сюжету, разобраны покадрово). За эту гигантского размера книгу я боялся взяться несколько предыдущих лет.

И перечитал Обыкновенную Историю (senormouse процитировал на днях и напомнил). Про Обломова, например, я с глупых школьных лет помнил, что это вроде бы какой-то сатирический русофобский роман вроде Ревизора, только про смешного Обломова; а когда во взрослом состоянии перечитал, оказалось, что это роман про то, как надо жить, да мало кто может себе позволить.

А Обыкновенная История неожиданно оказалась совершенно исчерпывающим романом про эмиграцию. Оторваться тоже невозможно:

Анна Павловна, прикрыв одной рукой глаза от солнца, другой указывала сыну попеременно на каждый предмет.

— Погляди-ка, — говорила она, — какой красотой бог одел поля наши! Вон с тех полей одной ржи до пятисот четвертей сберем; а вон и пшеничка есть, и гречиха; только гречиха нынче не то, что прошлый год: кажется, плоха будет. А лес-то, лес-то как разросся! Подумаешь, как велика премудрость божия! Дровец с своего участка мало-мало на тысячу продадим. А дичи, дичи что! и ведь все это твое, милый сынок: я только твоя приказчица. Погляди-ка, озеро: что за великолепие! истинно небесное! рыба так и ходит; одну осетрину покупаем, а то ерши, окуни, караси кишмя-кишат: и на себя и на людей идет. Вон твои коровки и лошадки пасутся. Здесь ты один всему господин, а там, может быть, всякий станет помыкать тобой. И ты хочешь бежать от такой благодати, еще не знаешь куда, в омут, может быть, прости господи... Останься!

Он молчал.

— Да ты не слушаешь, — сказала она. — Куда это ты так пристально загляделся?

Он молча и задумчиво указал рукой вдаль. Анна Павловна взглянула и изменилась в лице. Там, между полей, змеей вилась дорога и убегала за лес, дорога в обетованную землю, в Петербург.

Кстати, мне дополнительно нравится, когда в русской литературе дело происходит в Петербурге. В детстве казалось естественным: где же еще, default city. А теперь поражает -- надо же, ведь и я тоже там жил!.. Ну и редкий случай, когда название "Петербург" употребляется по существу.